Дмитрий Виконтов - Родиться в Вифлееме [СИ]
Он поднял голову. Посмотрел прямо в испуганные, затравленные глаза внука, бывшие почти точной копией глаз его сына — и только теперь две первые бусинки слез скатились по морщинистым, дрожащим щекам старика.
И только теперь Джеймс понял: это — правда.
— Ма… — едва шевельнулись его губы. — Мама…
Дед медленно поднялся, уронив безвольно повисшие руки.
— Это мой внук, — тихо произнес он. — Сын… Майкла и Марты.
И тогда мальчик закричал. Все закружилось вокруг него, смешалось, наполнилось его криком. И тогда сверкающие, дрожащие бусинки, вобравшие в себя сияние ламп, движения теней, отблеск звезд за окном, неожиданно исторгли два слепящих копья, ужалившие Джеймса в глаза.
И ни осталось ничего, кроме жгучего, разъедающего зрачки света — и комка острой, пульсирующей боли, проклюнувшейся там, где было сердце, бьющейся о ребра, точно птица, с перебитым крылом.
Ничего…
Часть первая. Встречи
Глава 1. Точка отсчета
Мне снова снился этот сон.
Проснувшись, я чувствовал себя… отвратительно. Мерзко. Погано. Черт, неужели мне мало было мороки с экзаменами и выпускным тестированием, чтобы еще огрести ночные кошмары? Последний раз я видел — теперь уже понимаю, что именно этот — сон почти шесть месяцев назад, но тогда я ничего не запомнил. Зато проснулся в таком же состоянии и чувством, что на меня ополчился весь мир.
К счастью, что тогда, что сейчас — у меня нашлось, чем развеяться. Тогда мои метания разбудили Таню — и она решила не давать мне заснуть до утра. Теперь же — неожиданно пришел вызов в мою каюту, с требованием прибыть на мостик. Дальше… дальше было много чего.
Но даже после всего случившегося там, после стольких часов — я все равно помню этот сон. Хотя очень хотел бы забыть. Забыть этот непонятный, странный кошмар.
…не знаю, где я. Вокруг меня океан — бескрайний, волнующийся. Два солнца над ним, одно — крохотное бледное пятнышко, другое — огромное взлохмаченное оранжево-алое око. Ветер — холодный, тысячами коготков царапающий кожу. Угрюмые, свинцовые валы, бегущие мимо от горизонта к почти незаметному за волнами островку, будто сложенному из небрежно сваленных в кучу темно-красных глыб. На островке нет ничего, ни травинки, ни единой живой души — кроме башни, взметнувшейся ввысь.
Невозможно представить, чтобы такое могло существовать в действительности. Невозможно представить, что такое возвели руки живых существ. Много сотен, может тысяча метров — тонкое, изящное, похожее на минарет строение гордо бросало вызов тяготению и, одновременно, обманчивой бесконечности неба и океана вокруг.
Башня кажется ослепительно, обжигающе белой, сверкая ярче горного снега — спустя миг я понимаю, что ее настоящего цвета я не вижу. Слепящий ореол окутывает башню, обволакивает от подножия до вершины, странным образом давая рассмотреть очертания, но смазывающий, искажающий детали.
Я смотрю вниз, на океан — и замечаю дорогу. Несуществующую, видимую лишь краем глаза, словно сотканную из облаков, брызг воды и вздохов ветра. Ее здесь нет, ей неоткуда тут взяться — и в то же время она существует именно здесь, в этом месте, в этот миг.
Темные фигуры движутся по ней. Я не могу разглядеть их, не могу увидеть лиц — как и башня, они скрыты от меня. Но если башня будто одета в белоснежную дымку, то эти фигуры скрывает туманное, призрачно-серое пламя.
Их немного, но даже точного числа я не могу сказать. Сперва, кажется — пятеро, но уже в следующую секунду я понимаю, что по дороге шествует лишь трое. Еще миг — и там остается только один… одна…, но дымка растекается по сторонам, набухает мраком — и вновь я вижу пятерых.
Все вокруг дрожит, точно по глади воды пробегает рябь от брошенного камня — я вдруг понимаю, что стою вместе с этими фигурами на несуществующей дороге, глядя на устрашающе огромную башню. Пытаюсь посмотреть по сторонам, посмотреть на них — и даже здесь призрачное пламя затуманивает взор. Я чувствую себя частью этих фигур — и в то же время они становятся частью меня. И снова нас лишь пятеро… трое… один… одна…
Я смотрю назад — и вижу тысячи, миллионы, миллиарды дорог. Их невозможно сосчитать, даже приблизительно представить, сколько их есть. Но я вижу каждую дорогу — и все вместе, всю совокупность, исполинскую паутину перекрестков, узлов. И все эти дороги стекаются, соединяются в одну узкую, прямую как стрела, тропу к башне, по которой идут темные фигуры.
Перевожу взгляд на башню. Она становится то совсем близкой, то отдаляется — что-то подсказывает мне, что до нее еще идти и идти. А потом я виду нечто, отчего все внутренности скручивает в тугой узел от страха.
Стена. Мрачная, беспросветная стена клубящегося мрака встает за башней. Весь горизонт, насколько хватает глаз, до самого неба — все заволакивает тьма. Она не двигается, не приближается ни на пядь — и, тем не менее, плотная, доведенная до абсолюта чернота пугает до глубины души. В ней ощущается страшный, опустошающий голод, готовый пожрать все, что окажется во власти мрака, но она терпеливо, равнодушно ждет. И башня, чей сверкающий ореол лишь оттеняет взметнувшаяся за ней тьма, ждет. И волны океана, и ветер, и мириады дорог ждут…
Нас, темных фигур, накрытых призрачным пламенем, идущих к башне.
За которой клубится тьма…
* * * * * На борту лайнера «Корнуолл». Пассажирский блокДрожащий, затихающий звук отражался, метался в тесноте каюты. Не сразу до него дошло, что этот звук — эхо его собственного бессвязного вскрика, с которым он сбросил себя кошмар.
Несколько секунд он остекленевшим взглядом смотрел в равнодушную тьму. Потом, с шумом выдохнув, рухнул обратно на койку. Провел ладонью по лицу, стирая липкий пот — вентиляция работала исправно, но он проснулся покрытый испариной с головы до пят.
Несколько мгновений он лежал неподвижно, жадно глотая холодный воздух. Грудь ходила ходуном, горло пересохло.
— Черт! — хрипло прошептал Джеймс. — Дьявол… Который… который час?
Мгновенно перед ним на расстоянии вытянутой руки появились оранжево-рыжие цифры «03:43». Естественно, это была только иллюзия — визор передавал такого рода сигналы непосредственно на зрительный нерв.
Джеймс устало вздохнул, садясь на койке. Цифры, мигнув напоследок, пропали.
— Свет.
Над головой вспыхнул ночник: Джеймс моргнул пару раз, потом поднялся на ноги. Голова кружилась, но до санузла он добрался без проблем, на ходу снимая визор.
Тугая струя ударила в сложенные ковшиком ладони. Сполоснув рот, Джеймс плеснул остатки воды в лицо, окончательно прогоняя дурман сна, и посмотрел на отражение в зеркале над умывальником.
Коротко подстриженные черные волосы, чуть осунувшееся узкое лицо, твердый подбородок — и застарелая, укоренившаяся глубоко в глазах боль. Десять лет прошло с той ночи, когда он узнал о смерти родителей, и шесть лет, как умер дед, совершенно переставший улыбаться с тех пор. Вполне достаточный срок, чтобы воспоминания померкли, сгладились, перестали мучить — но иногда Джеймсу казалось, что до самой смерти он будет все помнить, как будто это случилось вчера. Днем еще удавалось забыть, отгородиться ворохом забот и поддержкой друзей, но ночами прошлое возвращалось.
К счастью, далеко не всегда — иначе он давно бы сошел с ума. Последние полтора месяца Джеймс вообще ни о чем не думал, кроме как о выпускных экзаменах и оформлении документов. О свирепом, двухнедельном экзамене по пилотажу в Поясе вообще вспоминать не хотелось. Военный Совет, введя три года тому практику отбора выпускников на флот и в мобильную пехоту, мало того что добился насыщения учебной программы очень большим объемом военных дисциплин, так и установил высокие требования к кандидатам. И все равно конкурс был очень большим, к вящему разочарованию транспортных компаний, дерущихся за каждого свободного выпускника.
А таких было маловато: в тыловые войска, резерв и службы поддержки гребли практически всех, кто подавал заявления, но не мог пройти отбор по полной программе. Все равно многие из них вскоре, так или иначе, оказывались на передовой.
Джеймс полностью уложился в нормы отбора на фронт — и вот на борту «Корнуолла» летел на Мариту, центральную тренировочную базу Конфедерации. В этом рейсе он оказался единственным выпускником ВАК — остальные предпочли воспользоваться месячной отсрочкой, навестить родных и вволю насладиться гражданской жизнью.
Джеймсу же на дежурную фразу прибывшего на вручение дипломов офицера он ответил лаконичным отказом. И молча принял пакет с документами и билетом на ближайший рейс «Корнуолла».
У койки коротко тренькнул интерком; Джеймс непонимающе оглянулся на контрольную панель: да, все верно, горит индикатор вызова.
